* * *
Отмашка правой, кулак – на середину панциря.
– Радуйся, ванакт!
– Радуйся, Эматион! – слегка растерялся я, – Что случилось?
На этот раз удивился он, мой лавагет. А Эматиона нелегко удивить!
– Но... Прибыл доложить, ванакт. Состояние войска...
Я помотал головой. В глазах все еще рябили значки: наши, критские, хеттийские. Груда табличек на столике угрожала вот-вот рухнуть. Кое-какие из них приходилось читать самому. Увы, даже дяде Эвмелу одному с ними не справиться. Раньше в день две-три приносили, а сейчас – по два десятка. А тут еще в Микены ехать...
– Докладывай!
А в руках Эматиона – еще одна табличка, с полщита размером.
– На сегодняшний день, ванакт...
Слушал я, что у нас с войском на этот самый сегодняшний день, и все понять не мог. Все это я без всякой таблички помнил: гарнизоны, запасы оружия, колесницы, корабли. Служба у меня такая – все помнить. А ведь лавагет зря не явится! Стой, стой, а о чем это он?
– ...Без угрозы для безопасности страны мы можем полностью вооружить, обеспечить припасами и направить: из Тиринфа – полторы тысячи человек и сто лошадей, из Лерны – пятьсот человек и пятьдесят лошадей...
Слушал я, запоминал по привычке – и понемногу дурел. Куда направить? Зачем? Пять тысяч семьсот человек, четыреста двадцать лошадей, сорок колесниц...
– Основная трудность – корабли, ванакт. С теми, что у нас имеются, мы можем перебросить только треть. Поэтому желательно договориться...
– С кем? – не выдержал я. – С кем договориться, Эматион? Что с тобой?
Замолчал, моргнул изумленно:
– Так ведь... Ты же едешь в Микены, Тидид. К Агамемнону! На всякий случай ты должен знать! Если война...
И тут я все понял. Вот ведь как получается! Никто ни на кого не напал, даже не пытался, посольств с угрозами не присылал, городов и сел не жег, не палил... а мы уже войска считаем! С кораблями! В Аргосе считаем и, наверняка, в Пилосе тоже. И в Спарте, и в Афинах, и в Фивах, и, конечно, в Микенах...
А я все жду, пока Кера крикнет! Да она уже здесь, во все горло орет!
– Ты прав, Эматион, продолжай...
– Есть, ванакт! Трудностей с припасами не будет. Урожаи последних лет позволяют обеспечить войско приблизительно на полгода вперед. Кроме того, возможен большой приток добровольцев. Мы не воевали, не несли потерь, в селах много молодежи...
Я только вздохнул. И припасов хватает, и людей. Еще бы, ведь у нас на дворе – Золотой Век!
СТРОФА-II
Дождь нагнал нас уже за Тиринфом, как раз на микенской границе. Даже не дождь – ливень. Кромешный, ни неба, ни земли не видать. Не поймешь даже, на своей мы земле или уже к соседям перебрались. Туча, черная, пузатая, над самой травой ползет, а вот уже и молнии поблескивают...
– Туда, ванакт!
Хвала Гермию Дорожному – не забыл о нас! Харчевня, навес для лошадей...
– Туда!
А под навесом – не протолкнуться. И в харчевне (маленькая, из кирпича-сырца, под черной деревянной крышей) – не протолкнуться. Не одни мы от Зевесова буйства прячемся!
– Тебе лучше побыть тут, ванакт. Там... не очень.
Если Мантос, старшой гетайров, говорит «не очень», значит, лучше послушаться. Но уж больно навес плох – в дюжине мест протекает.
– А что там? Чьи-то воины? Стража?
Покрутил головой, бороду черную потрепал...
– Воинов-то ихних нам бояться нечего, ванакт. Кентавр там...
Кто-о?
Кентавра я поначалу не разглядел. А как разглядишь – толпа в харчевню набилась: и торговцы, и местные козопасы, и стражники, и просто бродяги, перекати-поле. Гул, крики, стук чаш. Гуляй, Дионис, радуйся дождю! Спасибо гетайрам – проложили улочку в дальний угол. А там...
Поначалу я даже не понял, что там. Сидят четверо за столом: один, в драном плаще, носом в грязные доски уткнулся, трое других вино в кратере разбавляют. Двое – козопасы в шерстяных накидках (это летом-то!), третий – плечистый дядька с седатой бородой. Пригляделся я к этому седатому – и вдруг сообразил. Те трое на скамье сидят, а этот...
Дий Подземный!
Кентавр! Как в сказках! Из-под стола хвост гнедой выглядывает, а вот и копыта... И смог же уместиться, стол не опрокинуть!
А гетайры уже табурет несут – для меня. Из-под кого только вынули?
– Радуйтесь, почтенные!
Кивнули – не обернулись. Заняты. Дионисом заняты – и спором заняты. Громко спорят. Мне даже не по себе стало. Всем известно: пьяный кентавр хуже трезвой гидры. Натерпелся дядя Геракл от таких. Впрочем, как и они от него.
– А я говорю – Хирон! Хирон, точно!
Это один из козопасов. Горячится, вино на стол проливает.
– Помер, – вздыхает седатый кентавр. – Помер Хирон. И Фол помер. И Несс помер. И все померли...
Грустно так говорит, словно на поминках. Мне даже жалко его стало.
– А я говорю – Хирон, – не отстает козопас. – Хирон его, Лигирона, воспитывает. Геракла воспитывал – а теперь его, Лигирона. Потому что Лигирон – это Геракл сегодня! То есть, э-э-э, завтра!
Второй козопас икнул, явно соглашаясь. А мне уже интересно стало. Это где же новый Геракл объявился?
– Помер Хирон, – вздыхает кентавр. – Пусто на Пелионе... Помер!
Вздыхает – даже хвост его гнедой подрагивает. Но козопаса не пронять.
– Не помер, говорю! Он это... прячется. По воле богов. Вот боги к нему Лигирона и привели, чтоб не хужей Геракла воспитал. Потому что мамаша ево... евойная сжечь его, Лигерона нашего, хотела! На жертвеннике! Насилу папаша отбил!
– Ик! – охотно подтвердил второй. – Отбил! Только (ик!) не сжечь хотела, а богом сделать. Если амброзией натереть да на огонь положить, то плоть людская сгорит, а божественная (ик!) останется. А еще можно нектар пить, но это дольше. Да и опасно – нектар если. Тантал (ик!) пил (ик!) – допился!